Спасибо! Большое спасибо! *смущённый и розовеющий*
Честно говоря, я мог запросто перепутать войлок и волок и написать одно вместо другого. Хотя мне представлялось не пушисое небо из волока, а ровно серое, будто выглаженное, так что я вроде не перепутал)))

Человек - это птица

Человек - это птица,
Семикрылая птица любви.
Человек вновь стремится
Долететь до окраин Земли,

Где таинственный вечер
Растворится в седой ночи,
Где потерянный ветер
По вершинам берёз шуршит.

Человек - это птица,
Улетает он прочь от Земли.
Пусть ему вечно снится
Колыханье небесной воды,

Пусть холодное звёздное небо
Укачает в объятьях своих
И наполит вновь вены
Бесконечной волной любви.

Человек - это птица,
Семикрылая птица любви,
В бесконечность стремится,
Над Землёю в мечтах он парит.

Всем назло из большой вредности:

Облака

По небу плыли облака,
Как белые барашки.
Несла их синяя река,
Как девушка ромашки.

Барашки плыли далеко:
Неслись в счастливую страну,
Где на душе всегда легко,
Где в сказочном лесу

Орешки белочки грызут,
Где зеленеют сосны,
Где грёзы юные живут
И где гуляют вёсны.

Волшебное царство

Посланники неба, воины в белом,
Им снятся далёкие горы, укрытые снегом,
Равнины Полярья, залИтые льдом белоснежным,
Где пляшут лисицы и зайцы на скользком манеже,
Где снежные волки следы заметают метелью.
Лихая позёмка струится по льду канителью,
Плетёт кружева, наряжает деревья убором,
Из тонких и лёгких снежинок прядёт перебором.
Волшебное царство искристых снегов и метели!
Хозяйка-Зима качает в холодной постели
Уснувшие земли, остывшие в белом деревья;
По ветвям замёрзшим несётся снежинок веселье.
Далёкое солнце сияет сквозь снежные тучи
И чуть согревает сугробов холодные кручи.
Волшебное царство… Однако, Зима загостилась.
Пора уходить. Последней метелью простилась,
Все снежные хмурые тучи связала  ветрами,
Подол собрала да исчезла Зима за горам.

Между прочим, это новое направление в искусстве! Психоделический пейзаж!

Закат, освещающий трагедию на окраине села

Кровавое зарево солнца
Сияло далёким огнём,
Пронзало слепое оконце,
Заросшее пылью и мхом.
Лихие лучи золотили
Растущую рядом сосну,
И ветви о дверь колотили –
В их сердце таился испуг.
Земля догорала закатом,
И горы темнели в огне.
Но только в домишке покатом
Молчание тлело во мгле…

Изабелле

Любовь по-прежнему зачем-то жива…

Нарисовать портрет любимой
Бесцветным росчерком пера,
Сыграть на скрипке с дикой силой
Любви забытые слова…
Но проклял славу и судьбу,
Разрушил замок для тебя.
Ты не любила – не виню.
Прошу, не оставляй в душе следа
Да уходи в рассвет. Иди!
Оставь меня! Я только тень!
Душа безмолвно вниз летит,
Да мрачно-жалкий тает день.
Я истерзался весь. Болит
В груди стальной обломок сердца –
Его пронзает милый вид
Далёких карих глаз. Но лейся
Моя печаль по струнам скрипки.
В ночи лети над кладбищем,
Сорви любви тугие нитки,
Пари души ристалищем!

Сквозь время

В отраженье зеркал
распелескалась судьба.
Бесполезно искал
продолженье себя.
Догорает свеча
в окружении тьмы.
Разрубил сгоряча
ненасытные сны.
Безнадёжно кричал,
о пощаде моля.
Но разрушен причал
да и нет корабля…

* * * *
Прохладным осенним вечером солнце рано прячется за серые тучи. Словно оно боится задержаться и не успеть домой. Тусклая свеча бросает отблески на огромное зеркало. В свете слабого огня чуть кровянится вино в хрустальном бокале, разливающего радужные спиральки на тёмную гладь дерева. Чахлое пламя шатается от невидимого рукопожатия ветра, прорвавшегося через плохо закрытое окно. Шторы опять танцую танго и рвутся прочь, готовые прыгнуть вниз и пасть бордовыми пятнами на мостовую, укрыть от ночного холода её милые булыжники, истоптанные чужими ногами за этот смурный день.
Лишь вино царственно возлежит в хрустале. Оно спокойно и прохладно. Бледные тонкие пальцы с надеждой прикасаются к тонкой ножке бокала, словно просят аудиенции у виноградного короля. Тощее пламя огарка держит в огненных оковах взгляд глаз цвета испачканной суетой лазури неба. Мысли растянулись липкой пеленой вокруг усталости и осели копотью на ладони. Если держать руки на хрустальной ножке, то ничего не будет видно.
День убит тягостным вечером. Ночь душит сон и терзает чёрными лапами душу. Когти врываются в измученную мякоть и вырывают кусок за куском, оставляя истекать солью бесполезности любого действия. Чуть горящее пламя возрождает картины прошлого, терзая глаза напрасными воспоминаниями.
- Этого не будет… - чуть шепот окровавленных губ.
Есть верный способ погнать призраков в пламени: выпить короля в хрустале на пару с зеркалом, которое криво улыбнётся, желая приободрить. Этому научил его Лэрран. Не друг и не враг. Просто был сейчас такой выход из душно-холодной комнаты с адской свечой и хороводом прошлых ошибок.
Габриэль попытался улыбнуться отражению, крепко держа тонкую ножку, и выпил залпом, желая забыть всё. И хорошее и плохое. Просто забыть. И начать с начала.
Вино ушло и пришло в бокал из бутылки, стоящей перед столом с зеркалом. Имело смысл начать произносить тосты для собутыльника в зеркале. Но… ему было всё равно. Просто чахлое пламя слегка отражалось в зеркальной глади, и от этого казалось чуть теплее и светлее.
Вечер растворился в тёмноте ночи, как это было в последние время. Часы уже не смели напоминать о себе, они крепко прижал металлические язычки. Габриэль всё смотрел на свечу, вот-вот готовую умереть в его ладонях. Больше всего ему хотелось, чтобы маленькое пламя жило… Хоть до рассвета. Но воск таял, обжигая руки, свет гас… Темнота сковала плечи. Минуты мрачной тишины, разрезаемой свистом ледяного ветра, превратились в века ночи. Габриэль лишился последней свечи. Он сидел неподвижно, ничего не ожидая. Идти в ледяную постель – коварный путь в объятья ночных кошмаров.
Тьму разрезал свет свечи. Чуть приоткрылись потухшие глаза: отражение заботливо разожгло большую хорошую свечу:
- Тебе ведь темно, а свечей у тебя больше нет.
- Я сошёл с ума. Или допился, - Габриэлю было всё равно, что у него не всё в порядке с головой.
Отражение заботливо пододвинуло свечу поближе, достало из-под стола ещё одну бутыль вина, налило в хрустальный бокал и протянуло Габриэлю. Он безразлично взял из холодной тверди зеркала вино и выпил.
- Спасибо, - этот бокал принёс немного тепла внутрь.
Теперь холод прошлого чуть меньше сквозил по коридорам души с выбитыми стёклами. Отражение задумчиво смотрело на него, подперев левой рукой щёку.
- Как думаешь, завтра будет такой же день? – спросил Габриэль кого-то из зеркала.
- Ты хотел спросить про ночь, - отражение чуть улыбнулось. – Не знаю, зависит от тебя.
- Понятно. Мне пора перестать пить. Столько пить.
- Нет, не в этом дело, - отражение протянуло руку и накрыло её холодную ладонь Габриэля.
- Теплая. Странно.
- А ты думал, что холодная? – юноша из зеркала улыбался, блестя аквамариновым взглядом в свете яркой свечи.
- Не знаю. Я не думал о тебе. Тебя нет, - разговаривать с отражением не хотелось, это значило бы признать отставку мозга.
- Так всегда, - улыбка потухла, он отвернулся.
- Свеча погаснет? – только это и волновало Габриэля.
Отражение не ответило. «Я трезвею,» - решил юноша. Темноты не хотелось, но и бреда – тоже.
- Значит, ты считаешь меня… несуществующим? – голос из зеркала чуть дрожал от обиды.
- Да, - честно ответил измученный очередной бессонной ночью.
- А я – есть, - отражение растворилось.
Чёрная гладь зеркала, ледяной ветер, темнота…
Надо ли говорить, что свечу отражение погасило?

* * * *
Снова была ночь и снова Габриэль сидел перед зеркалом. Только теперь без вина и очень внимательный. Он ждал того, кто вчера дал тепло и забрал его. Юноша хотел многое спросить и многое сказать. Больше всего его волновало то, кто же это? Просто отражение? Отличается ли оно? Или точная копия?
Луна откинула одеяло рваных туч и вышла на помост звёздного неба. Серебристый свет гулял по прядям Габриэля. Он ждал того, кто вчера зажёг свечу. Ночь тянулась тёмной вечностью. Часы замерли в тишине пустого дома. Даже сердце юноши почти не билось, чтобы не сломать стекло безмолвия.
Он сидел перед зеркалом и чуть смотрел в тёмную блестящую гладь, где отражался его силуэт, очерченный белыми кудрями. Чёрные ресницы прикрывали аквамариновые глаза, будто щиты воина перед боем.
Свечи не было – вчера сгорела последняя. Холод проник во все уголки, но Габриэль этого не чувствовал. Он ждал. Всю ночь. Бесполезно. Тусклый рассвет не грел и не навевал сна. Зеркало отражало лишь усталость и знакомое лицо. Он резко встал и вышел прочь из дома. В метель зимы, где можно скрыть ледяное сердце и осколки слёз. Он мог вечно идти без цели, а снежные красавицы опускались волосы, плечи и ресницы.
Но зимний день короток, вскоре вернулась глухая ночь. Габриэль вернулся домой и сел перед зеркалом. Он уже успел его возненавидеть. Но всё равно ждал. Ибо больше нечего было ждать. С женой, которую так и не смог полюбить, развёлся. Далёкая любимая то ли жива и скитается, то ли вновь умерла. Какая разница? Совершенно свободен.
Бесполезная ночь, сутки утекли речным песком. Метели нет. Снег чуть хрустит. День прочь. Ночь перед зеркалом.
Вам ведь тоже иногда кажется, что там отражается не наш мир, а параллельный? Что там всё немного не так, как у нас? И вы сами будто не вы?
Габриэль приложил ладонь к холодному стеклу. Что-то липкое и ледяное охватило её. Ладонь оказалась по ту сторону стекла. Эльф отдёрнул было руку, но передумал. Он сел на стол и окунулся в ледяную тягучую плоскость зеркала… По ту сторону тоже была комната, как две капли похожая  на комнату Габриэля. Не долго думая, он перенёс ноги на другой край стола и весь оказался за плоскостью зеркала.
- Здесь тише, - отметил эльф.
- Конечно! – раздалось за спиной.
Габриэль обернулся: тот, кто дал ему свечу, прыгал в его комнату, зло усмехаясь.
- Стой! – ладони остановило холодное стекло.
- Свечи в комоде, - отражение помахало рукой и скрылось.
- Не может быть, - прошептал Габриэль.
Но было бесполезно: назад стекло не пускало. А разве это было ему нужно?
Маг гляделся: паутина, пыль, старая мебель. Будто сотню лет не ступала ничья нога. Окно с задёрнутой шторой чернее ночи, внушительный комод с затейливыми ручками… Кровать с кованными решётками в головах и ножками-лапами льва. «Странная, очень странная комната. Моя не такая,» - подумал Габриэль.
Он встал со стола – впервые захотелось спать. Но лечь не удалось: кровать рассыпалась в прах, едва юноша коснулся её. Пыль столбом взлетела и осела на кудрях, сделав их серыми. Габриэль сделал шаг к окну и понял, что на пыльном полу он следов не оставляет. Попытка раскрыть шторы ни к чему не привела: не было рамы, не было стекла. Была чернота. Он протянул в неё руку: рука исчезла. «Что это? Где я?» - вопросы без ответа. – «Комод, надо заглянуть в него. Он сказал, там свечи».
Кольца ручек превращались в пыль от прикосновения, вскоре не осталось ни одной. Подковыривая ногтями, Габриэль кое-как открыл тяжёлый ящик. Внутри действительно были свечи. Хорошие толстые свечи. Много свечей. Маг взял одну – как зажечь? Свеча загоралась от дыхания. Пламя было настоящим, а все предметы в комнате крошились и пылью опадали на пол… Лишь комод стоял мрачным стражем.
Свеча горела ясно. С ней юноша подошёл к зеркалу, в котором видел свою родную комнату. Там было тихо, тот, кто здесь был, там спал сладким сном. И только теперь стало ясно, что отражение – это не ты сам, это кто-то ещё. Кто же?
Свеча горела долго. Позади были ещё свечи. Много свечей. А времени не было. Вечная ночь…

* * * *
Время потеряло смысл. Комната по ту сторону зеркала повеселела: двойник приводил девушек и хорошо проводил вечера. Друзья радовались не тому, кого давно знали. А Габриэль сидел там, где пустота так густа, что липнет к лёгким, а материя так хлипка, что превращается в пыль от дыхания. И только пламя способно разрезать темноту, освещая воспоминания эльфа…
Зелёный уголок планеты, где орлы парят в прозрачном небе, олени пронзают густые леса в полете от стрелы молодого охотника. Быстрый, как ветер, ловкий и сильный, он догоняет оленя и возвращается домой с добычей. Высокий, мускулистый, смуглый, охотник несёт дичь на плечах, болтает с девушками и умудряется дарить им цветы с соседнего садика. Любимец деревни, надежда империи, мечта девушек. Но славный охотник уже женат.
Эльф со смоляными прямыми волосами и тёмно-карими глазами всегда приветлив и готов помочь. И помог в самый трудный момент родной империи. Магия древа жизни поддерживала в стране внутреннюю гармонию. Но происки старых врагов – соседней империи снежных эльфов – сделали своё дело: древо стало сохнуть и увядать. Долго искали средства вернуть ему жизнь. И нашли: сердце и глаза юноши. Лучшего эльфа империи.
Эта великая честь выпала славному охотнику. Он был готов и жизнь отдать ради процветания страны и прекрасной жизни семьи. Но не отдал: искусные маги изготовили ему новое сердце из рубина, а глаза – из аквамаринов. Таким и вернулся к жене, будто ничего и не произошло. Только сына охотник назвал Александритом, а дочь – Агатой за необычный цвет глаз.
Всё так же империя лесных эльфов воевала со снежными. Лилась кровь уже много веков. И надоело это многим простым смертным. Среди них – славный охотник. Он решил прекратить войну: пытался пробиться к правителю, искал соратников и вёл миротворческую политику. Но так невыгодно и скучно было прекращать войну, что забыли о славном охотнике. Он не сдался, вышел на поле боя меж двух армий… Его не услышали. Гнев переполнил вены, захотелось выстроить бесконечные стены между враждующими… Топот, пыль из пол копыт, острия копий… Охотник закрыл глаза от негодования…
Из земли взмыли в небо две стены, остановившие несущихся на смерть. Так Габриэль пробудил в себе магию камня. Охотник в изумлении смотрел на две стены, за которыми бушевали воины и правители. Война была остановлена.
И лучшего охотника, давшего силы древу жизни, как опасного маг заточили в ледяной глыбе на самом севере империи снежных эльфов. Война, правда, прекратилась, но уже благодаря демону Эрфесу, искусному дипломату. Он добился того, что две империи навсегда разделил океан. После этого демона заточили в картине, которая долго пылилась в тёмных складах, пока прекрасная девушка не освободила Эрфеса поцелуем.
Но война прекратилась, император снежных эльфов ушёл в бесконечные плавания и завоевания, оставив наместника Ностальгилиуса. Второй же правитель просто повзрослел и занялся обустройством мирной жизни народа. С тех пор лесные эльфы счастливы и веселы.
Лишь славный охотник, скованный льдом, забытый всеми, томился в снежных горах…

Воск горячей каплей упал на ладонь Габриэля. Тот очнулся от воспоминаний и увидел в зеркале лишь пустую комнату. Это значило, что там наступил рассвет. Хотя какое это теперь имеет значение?

* * * *
Это ещё не конец, это только самое начало... Кажется, я всё-таки допишу самый старый роман, так давно мною придуманный, но до сих пор не записанный...

Посещение сумасшедшего

Как одного из лучших и опытных журналистов, Вику отправили брать интервью у известнейшего художника современности. Его выставки собирали сумасшедшие деньги с бесчисленных посетителей. Простые и красивые картины дарили веру в лучшее, в счастливый конец своей жизни. Сказочные принцессы улыбались простым смертным, отважные охотники протягивали руку домохозяйкам. Самой Виктории картины тоже очень нравились, особенно одна, «Весенний лес». Пронизанные бесконечным солнцем, нежно-зелёные юные листочки и травинки замерли от свежести. Вверху раскинулось безумно голубое небо… Виктория видела родные леса такими в самый расцвет весны, всего пару дней. Потом листва матерела и теряла невинно-нежный вид. 
Однако самой знаменитой картиной художника была другая – «Окно». Под потолком тюремной камеры пропускали солнечный свет три толстых прута. Вокруг них колыхались ветерком милые занавесочки с тщательно прорисованными узорами из цветов. За прутьями сияло солнце, голубело небо и парили птицы. Казалось, что ты сам стоишь перед окном тюремной камеры и всё чувствуешь: теплые лучи, свежий ветер, пение птиц…
У художника было много картин, многие из которых психоделичны. Сначала это называли его стилем, но постепенно родственники поняли, что это болезнь ума. Молодой человек мог часами смотреть в окно или на холст, не двигаться, не говорить, не есть, не пить. Порой он не спал неделями. Дальше заботливые родственники собрали врачей, пытались вернуть к активной жизни талантливого человека, но…Всё было безрезультатно: художник уходил всё глубже в себя. После того, как его сняли с подоконника, родственники оборудовали мастерскую особо прочным стеклом с неокрывающейся рамой. Кроме того, кто-то постоянно был в доме и следил за молодым человеком. Прошло уже три года. Картины по-прежнему собирают зрителей и их деньги, которые честные родственники отдают на лечение художника.
Вот и предстояло Вике взять интервью у сумасшедшего. Она тщательно продумывала вопросы и повторяла, что надо делать в случае, если психически больной… Так и дошла девушка до мастерской. 
Дверь закрылась позади. Вика оказалась залитой солнечным светом, льющимся из огромного цельного окна с особым прочным стеклом. На светло-зелёном полу лежал матрас, подушка и аккуратно сложенная простыня. Девушка не сразу заметила художника: он сидел в углу с планшетом и рисовал.
-Добрый день, - Вика решила начать интервью.
-Добрый, - глаз он не поднял.
-Хочу вас поздравить с днём рождения и пожелать долгих лет жизни!
Художник усмехнулся. 
-Ваши картины собирают миллионы людей. И многие хотят узнать, будет ли продолжение вашего творчества, - журналистка не собиралась сдаваться. 
Шуршание карандаша по бумаге. 
-Вы рисуете новый шедевр? – да, тяжело вести беседу со стеной.
Один карандаш заменён на другой. За окном поют птицы, но их не совершенно не слышно. 
-Скажите, что символизирует ваша сама известная картина «Окно»? Отсутствие свободы в нашей стране? «Зажатость» простого человека в тисках бумаг и чиновников? – впрочем, ответы можно и самой придумать. 
-Нет.
-Простите, что? – девушка уже не ждала ответа.
-Картина это не символизирует.
-А.
-Скажите, вам очень важна эта глупая статья в модном журнале? – художник глаз не поднял, продолжил рисовать. 
-Да, - честно ответила девушка. – Многие люди думают о вас, волнуются, хотят знать, как вы. Правда. 
-Верю. Но зачем им это?
-Э, - журналистка растерялась. – Ну, интересно.
-Глупые, - опять шуршание карандаша по бумаге.
-Моя любимая картина «Весенний лес». Она будто из моей реальности, - не сдаваться. 
Он поднял спокойные карие глаза: 
-Вы любите свежее весенний лес, потому что всегда хотите там побывать, но из-за суеты не успеваете в эти пару дней. У вас есть лишь воспоминания о нём. А это очень много. 
-Да, это правда, - Вике захотелось заплакать от обиды.
-Не стоит. Воспоминания всегда при вас. Их никто не отнимет.
-Но я хочу сама почувствовать! – как он не понимает этого!
Художник отложил планшет и внимательно посмотрел на девушку: 
-Вы знаете, почему я здесь?
Вика не знала, что ответить сумасшедшему, кусала губы. 
-Я сам скажу: я здесь за то, что не живу в вашем мире. Мне просто тут скучно. Хотите знать почему? 
-Не знаю, - слушать бред? но он так зравомысляще выглядит и говорит…
-Я всё равно вам расскажу. Вы и сами поймёте через пару лет. Но лучше раньше, - журналистка молчала, художник продолжил. – В моей прошлой жизни было всё для счастья по меркам большинства. Но часто мы зависим от обстоятельств, людей, времени, удачи и прочего. Невозможно всё предвидеть. И многое мы упускаем. Тот же весенний лес. И я однажды не выдержал: создал свой мир. Я придумал чистую реку с косяками рыб и живописными берегами, где птицы вьют гнёзда и поют на рассвете. Я привёл туда любимую девушку… И, знаете, всё было именно таким, каким я хотел. Никаких обстоятельств свыше. Я мог бесконечно менять сюжет, место действия и персонажей. Люди стали такими, какими я их видел. И, самое главное, я всё чувствовал. Всё настоящее. Просто никто не видит, кроме меня. За этот мир меня и отправили в это чудесное место. Я благодарен: здесь никто не отвлекает, никто не замирает от ужаса, глядя, как я неподвижен в этом мире и плыву по шумной реке в том, моём. 
Вика снова не знала, что сказать. Будто и не бред сумасшедшего, а исповедь мудрого человека. 
-Мне нравится мой мир. Я там и останусь. Лишь иногда я прихожу сюда, потому что этот мир тоже прекрасен. Просто тут некогда его рассматривать. Надо следить за собой, за модой, думать о перспективах дела, говорить ложь нужным людям… Мне это надоело. Я просто рисую. Для вас, - он протянул лист с планшета. – Развернёте, когда улягутся мысли. Прощайте! 
Надо было идти: художник впал в оцепенение. Карие глаза остекленели. Интервью провалилось. Вика взяла лист и вышла, коря себя за глупую затею. «Ему бы сказки писать!» - думала девушка, шагая прочь. – «Что теперь говорить редактору? Врать? Придумать? Ничего не хочу!» 
Весна зеленела нежной листвой. Девушка села в маршрутку и поехала за город. В сказочный лес. Ибо завтра он уже будет самым обычным. 
Свежий воздух влетел в лёгкие, птицы оглушительно пели, а руки прикасались к первой траве… Слёзы потекли сами, ударяясь о лист, который девушка всё ещё держала в руках. Она села под дерево с нежно-зелёными листочками, пахнущими смолой, и развернула рисунок. То же окно, те же занавесочки. Только прутья сломаны.

Направление

Нехотя лезут вопросы.
Альфа-центавра горит,
После - восстанут колоссы,
Разум вселенский облит

Алою кровью ушедших
В мир, где тускнеет свеча,
Лунная поступь ушедших
Еле качает причал.

Нехотя лезут вопросы,
Истина прячется ловко,
Если её не искать
...

Тискорада? А вот после посещения союза писателей рассказ сильно переписался... Но основная мысль осталась той же)

Небольшое поянение. Пять лет назад был написан рассказ о том, как влюблённая девушка в минуты грусти пошла в сосновый лес, села на пенёк, выбрала самую грустную шишку и поговорила с ней за жизнь.

Туда, где шишки говорят

Солнечные листочки берёз беззаботно отрывались от родных веток и падали на тёмный асфальт. Порою они медленно планировали, устилая золотым ковром дорожки в парке. Внезапные порывы холодного ветра поднимали в прозрачный воздух хороводы шуршащих листьев.
Сквозь серые облака к земле рвалось солнце. Его редкие, но сильные лучи освещали парк, отражались в лужах и подсвечивали опадающую листву. Было холодно. Кое-где на жухлой траве или на монетах берёз, вмёрзших в зеркало вчерашнего дождя, виднелся иней.
В парке было пустынно. Одинокие шаги, очерченные хрустом раздавливаемых листьев. Так идёт тот, кто наслаждается осенью, её красками и порывами ветра в плаче дождя, тот, кто полной грудью вдыхает холодный воздух и твёрдо стоит под напором обстоятельств.
Его ждут. В конце аллеи на куче хрустящих листьев, ароматно пахнущих прелостью и уходящей жизнью, сидит волк. Ветер гладит плотную серую шерсть. Внимательный взгляд небесно-голубых глаз и спокойная поза ожидания. Листья робко присаживаются на мощный серый хвост, изучая волка. Он ждёт. Он может ждать так целую вечность. Просидеть на одном месте, пока вокруг течёт карусель времени.
Шаги уже рядом. Волк не бежит навстречу, как верный пёс. Ибо он волк, а не собака. Наконец, хруст листьев смолк. Только ветер качает верхушки деревьев. Серый и голубоглазый поднимается на четыре лапы и размеренно бежит по золотому ковру. Человек идёт следом.
- Помнишь, лето? Высокие сосны, прячущие любовь от посторонних глаз? Холмики из иголок, такие мягкие и проседающие под ногами? Розовые закаты из-за тёмных стволов? Бесконечное звёздное небо над головой? Как же там сейчас?
Человек спрашивает, а волк помнит. И ведёт его в ту часть соснового леса, где в серо-жёлтых иголках лежат шишки. Сосны по-прежнему машут вслед ветру зелёными шапками. Только небо серое, солнца не видно. А шишки остались. Они по-прежнему говорят. Человек садится на пенёк и берёт в руки ту самую шишку, которая пять лет назад была самой грустной. Теперь она не грустит. Человек улыбается и вспоминает тайны молодости. Первый поцелуй. Робкий и несмелый. Сияние души и крылья за спиной. Полёт двоих над морем бытия. 
А волк лежит рядом и слушает сказки шишек о сосновом лесе.